Этот маршрут можно найти в любом учебнике для студентов или научной работе, повествующих об этих событиях. Это дает представление о не по годам благоразумном и честолюбивом юноше, чей характер незабываемо описал один из самых резких его критиков:

Личность Октавиана лучше всего проявляется в его действиях. Ясно, по меньшей мере, одно. С самого начала его восприятие реальности было безошибочно, а амбиции — огромны… Узнав о завещании, он стал питать большие надежды, отказываясь остановиться по совету матери и отчима, которые в письмах рекомендовали отказаться от опасного наследства. Но он сохранял спокойствие, не был ослеплен удачей и не предпринимал опрометчивых действий: обращение к войскам, предложенное некоторыми друзьями, было мудро отложено. В Рим он приехал не ранее, чем наладил контакты с влиятельными лицами и разведал политическую обстановку.

В этом описании первых недель публичной жизни восемнадцатилетний наследник проявляет предусмотрительность опытного политика, и осторожность, столь характерная для принцепса Августа, кажется очевидной и в молодом Октавиане. Такая характеристика не по годам развитой политической интуиции Октавиана вдохновлена беглым замечанием историка Диона Кассия (45.5.1): οὕτως ὁ πρότερον μὲν ᾿Οκτάουιος… ἐπικληθεὶς ἥψατο τῶν πραψμάτων, καὶ αὐτὰ καὶ κατέπραζε с. 175 καὶ κατειργάσατο παντὸς μὲν ἀνδρὸς νεανικώτερον, παντὸς δὲ πρεσβύτου φρονιμώτερον.

Но такое единодушие научного сообщества и элегантная риторика Сайма затемняют важную проблему, связанную с прибытием Октавиана в Рим, которое рассматривается как метафора его последующей карьеры. И Николай Дамасский, и Аппиан сообщают о конфликте Октавиана с эдилом в Риме из-за попытки Октавиана выставить кресло и корону Цезаря на играх в честь Цереры в середине апреля 44 г.: Николай сообщает (FGrH 90, F 130.108), что когда Октавиан снова (αὖθις) обратился к Антонию с просьбой выставить кресло и корону Цезаря на июльских играх, Антоний отказал ему и пригрозил тем же наказанием (ὅμοια ἠπείλησέ). Из предыдущего предложения очевидно, что слова αὖθισ и ὅμοια относятся к противодействию эдила Критония первой попытке Октавиана выставить эти предметы на играх в честь Цереры в апреле. Свидетельство Николая подтверждается Аппианом (3.28/105—6):

θέαι δ᾿ ἦσαν, ἃς Κριτώνιος ἀγορανομῶν ἔμελλε τελέσειν· καὶ ὁ Καῖσαρ ἐς τὰς θέας τῷ πατρὶ τὸν τε χπύσεαν θρόνον καὶ στέφανον παρεσκεύαζεν, ἅπερ αὐτῷ κατὰ πάσας θέας ἐψνφίσαντο προτίθεσθαι. τοῦ Κριτωνίου δὲ εἰπόντος οὐκ ἀνέξεσθαι τιμωμένου Καίσαρος ἐν ταῖς αὑτοῦ δαπάναις, ὁ Καῖσαρ αὐτὸν ἐς τὸν ᾿Αντώνιον ἦγεν ὡς ὕπατον. ᾿Αντωνίου δὲ εἰπόντος ἐς τὴν βουλὴν ἐπανοίσειν, χαλεπήνας ὁ Καῖσαρ ῾ἀνάφερε᾿, εἶπεν, ῾ἐγὼ δὲ τὸν θρόνον, ἕως ἂν ἦ τὸ δόγμα, προθήσω᾿. καὶ ὁ ᾿Αντώνιος χαλεπήνας ἐκώλυσεν.

Если Аппиан и Николай правы, то Октавиан должен был направиться из Брундизия прямо в Рим, прежде чем он появился в Путеолах 18 апреля, как сообщает Цицерон (Att. 14.10.3).

Несмотря на важность данной ситуации для понимания действий Октавиана в эти решающие первые недели, только Друман, работавший в 1830-х гг., детально исследовал эту проблему и предложил возможные решения. Он полагал, что проведение игр в честь Цереры могло быть отложено до конца мая в связи с беспорядками, происходившими после убийства Цезаря. Но, по его мнению, более вероятно, что Аппиан ошибочно относит к играм в честь Цереры конфликт, который на самом деле произошел на играх в честь Победы Цезаря в июле.

Предпочтительная для Друмана гипотеза о том, что Аппиан передвинул эту стычку к играм в честь Цереры, неудовлетворительна по двум причинам. Друман не знал о свидетельстве Николая Дамасского и не дал удовлетворительного объяснения, почему эти два автора могли передвинуть конфликт с июльских игр на апрельские. Вторая гипотеза Друмана о том, что игры в честь Цереры были перенесены с апреля на конец мая, не подтверждается источниками, как давно отметила Тэйлор. Как видно из колебаний самого Друмана, с. 176 эта гипотеза является не решением проблемы, представленной Николаем Дамасским и Аппианом, а скорее уходом от нее. Проблема прибытия Октавиана в Рим сложнее и важнее, чем ее отражение в исследованиях. В двух других античных источниках утверждается или предполагается, что Октавиан находился в Риме в начале апреля, как указывают Николай Дамасский и Аппиан, и признание этого будет полезно для понимания поведения Октавиана в эти первые решающие дни. Если Октавиан сразу поспешил в Рим и там оказался проигравшей стороной в публичном конфликте с эдилом и консулом спустя всего месяц после убийства Цезаря, то образ безжалостного и расчетливого юноши, каким он предстает в современной науке, уступает место образу менее драматичному и пугающему, но более человеческому и, возможно, более достоверному исторически.

Переписка Цицерона подтверждает слова Николая Дамасского и Аппиана о присутствии Октавиана в Риме в середине апреля. В письме Аттику в Рим из Астуры от 11 апреля (Att. 14.5.3) Цицерон спрашивает о приезде Октавиана: sed velim scire quid adventus Octavi, num qui concursus ad eum, num quae νεωτερισμοῦ suspicio. Non puto equidem, sed tamen, quicquid est, scire cupio. На следующий день он написал из Фунди в ответ на письмо, полученное им от Аттика в тот день (14.6.1): prid. Id Fundis accepi tuas litteras cenans… odiosa enim illa fuerant, legions venire nam de Octavio, susque deque. expecto quid de Mario; quem quidem ego sublatum rebar a Caesare. Слова adventus Octavi должны относиться к его приезду в Рим, иначе зачем спрашивать о таких вестях Аттика, находящегося в Риме? Источники сообщают, что Октавиан прибыл из Аполлонии в Италию быстро, так что маловероятно, чтобы так поздно, как 11 апреля, вопрос Цицерона мог касаться приезда Октавиана в юго-восточную Италию из Греции. Кроме того, упоминание Мария в письме Цицерона от 12 апреля дает основания полагать, что Аттик написал в письме что-то о том, что в связи с приездом Октавиана в Рим не происходит (или не ожидается) никаких беспорядков, но выходки «Лже-Мария» приводят к проблемам в городе. Только это может объяснить ход мысли Цицерона в письме от 12 апреля: nam de Octavio, susque deque expecto quid de Mario; quemquidem ego sublatum rebar a Caesare. Аттик мог связать эти две вещи только по одной причине: если adventus Octavi был приездом в Рим и мог способствовать разрастанию того νεωτερισμοῦ, который тогда разжигал «Марий». Вывод о том, что фраза Цицерона adventus Octavi относится к его приезду в Рим в апреле, подтверждается Веллеем Патеркулом (2.59.5), Аппианом (3.12/40) и Плутархом (Brut. 22.3). Все они указывают, что Октавиан сразу направился в Рим по прибытии в Италию, и ничего не сообщают о его длительной задержке в Неаполитанском заливе до приезда в Рим. К тому же, есть важное, но упущенное свидетельство в биографии Августа, написанной Николаем Дамасским, которое ясно подтверждает вывод о том, что Октавиан был в Риме в апреле 44 г.

Важность свидетельства Николая Дамасского упускается из виду из-за склонности ученых отвергать написанную им биографию Августа как панегирик, созданный в рамках августовской программы пропаганды и, следовательно, сомнительный для использования в историческом исследовании. Но Николай Дамасский сообщает сведения, не встречающиеся больше нигде, и почти наверняка во время работы ему была доступна автобиография Августа. с. 177 Подобно многим панегиристам, он склонен слишком восхвалять своего персонажа и вести рассказ слишком драматично, но в тех случаях, когда Николай Дамасский сообщает разумную информацию, не противоречащую другим источникам, ее следует принимать.

Николай Дамасский сообщает, что Октавиан добирался от Брундизия до Рима со всей возможной быстротой. В Аполлонии Октавиан и встретился с гонцом, и получил письмо от своей матери Атии с информацией о том, что Цезарь убит, а он должен приехать к ней (ἐπανελθεῖν ὡς αὐτήν, F 130.38). Позже, в Лупиях, Октавиан узнал от очевидцев римских событий, что он был назван главным наследником в завещании Цезаря, и, возможно, тогда же Октавиан узнал о попытке Антония занять его место наследника Цезаря с помощью заявления, что Октавиан отказался от наследства. Естественно, эта информация убедила молодого наследника в необходимости ехать в Рим и защищать свою позицию. В Брундизии Октавиан получил еще одно письмо от матери, в котором она еще более настойчиво требовала приехать к ней как можно скорее (ἐγέγραπτο δέησις ἰσχυρὰ ὡς τάχιστα ἀφικέσθαι F 130.52). Аппиан (3.10/34) сообщает, что во время написания этих писем Атия находилась в Риме, и она должна была присутствовать в Риме во время похорон Цезаря, поскольку Николай Дамасский сообщает, что в завещании Цезаря ей была поручена их организация (F 130.48). Затем Октавиан двинулся из Брундизия в Рим. (ἀπό τε Βρεντεσίου ὥρμησεν ἐπὶ ῾Ρώμης, F 130.57).

Относительно прибытия Октавиана и его первых действий в Риме Николай Дамасский сообщает следующее (F 130.108):

πολλῶν δὲ καὶ ἄλλων αἰτίων συμβάντων πρὸς τὴν πρὸς ἀλλήλους διαφοράν ἐδόκει αὐτοῖς τὴν ἔχθραν ἐξάπτειν μᾶλλον †πρὸς ἀλλήλους, διάφορος μὲν ὣν πρὸς Καίσαρα, συμπραττων δ᾿ ᾿Αντωνίω. Καῖσαρ δ᾿ οὐδὲν ὀρρωδῶν ἐκ τοῦ μεγαλόφρονος θέας ἐποίει ἐνστάσης ἑορτῆς, ἣν ὁ πατὴρ αὐτοῦ κατεστήσατο ᾿Αφροδίτη. καὶ αὖθις προελθὼν σὺν πλείοσιν ἔτι καὶ φίλοις παρεκάλει ᾿Αντώνιον σιγχωρῆσαι τὸν δίφρον μετὰ τοῦ στεφάνου τίθεσθαι τῶ πατρί. ὁ δ᾿ ὅμοια ἠπείλησεν, εί μὴ τούτων ἀποστὰς ἡσυχίαν ἄγοι. καὶ ὃς ἀπήει καὶ οὐδὲν ἠναντιουτο, κωλύοντος τοῦ ὑπάτου.

Первое предложение частично или полностью является кратким пересказом текста Николая Дамасского эксцерптором, который скопировал его для энциклопедии X века, составлявшейся по желанию Константина Порфирогенита. Эксцерптор только что закончил копировать рассказ Николая Дамасского об убийстве Цезаря (F 130.55—106), а здесь он в нескольких предложениях пересказывает пропущенный текст, который включал события до конфликта Октавиана с Антонием по поводу игр в честь Победы Цезаря. Фраза †πρὸς ἀλλήλους бессмысленна и очевидно, является повторением предыдущей строки, так как фраза πρὸς ἀλλήλους встречается в одном и том же месте в конце соседних строк в codex Scorialensis Ω I.11, единственной рукописи, в которой сохранилась эта часть энциклопедии. Последующая фраза, διάφορος μὲν ὣν πρὸς Καίσαρα, συμπραττων δ᾿ ᾿Αντωνίω, также явно свидетельствует о том, что слова †πρὸς ἀλλήλους заменили имя человека, который противостоял Октавиану и сотрудничал с Антонием. Как уже давно показал Мюллер, с учетом контекста данного рассказа Николая Дамасского и свидетельства Аппиана, с. 178 здесь возможно только одно имя, и это имя Критония. Следовательно, окончание раздела, пересказанного эксцерптором, содержало рассказ о первом конфликте по поводу демонстрации атрибутов Цезаря на играх в честь Цереры. Таким образом, становится ясно, что еще задолго до Аппиана Николай Дамасский в своей Bios Kaisaros сообщал о том, что Октавиану дважды помешали выставить курульное кресло и корону Цезаря на общественных играх — в апреле и июле.

Николай Дамасский, Веллей Патеркул, Плутарх и Аппиан сообщают, что Октавиан двинулся из Брундизия прямо в Рим; переписка Цицерона указывает, что Октавиан прибыл в Рим около 11 апреля; и Николай Дамасский и Аппиан сообщают, что Октавиан вступил в конфликт с Антонием и Критонием по поводу демонстрации курульного кресла и короны Цезаря на играх в честь Цереры в апреле. Таким образом, античные источники не дают оснований считать, что Октавиан отложил свой приезд в Рим почти на месяц и провел это время в Путеолах. Как видим, предположение современных ученых получило преобладание над сведениями античных авторов по единственной причине: никто не принял во внимание свидетельство Николая Дамасского по этому вопросу. Подтверждающим фактором является молчание Цицерона о случае с Критонием.

После письма от 11 апреля Цицерон ничего не говорит об Октавиане до письма от девятнадцатого (Att. 14.10.3): Octavius Neapolim venit XIIII Kal. Ibi eum Balbus mane postridie, eodemque die mecum in Cumano; illum hereditatem aditurum. После встречи с Октавианом, состоявшейся на следующий день, Цицерон самодовольно описывал поведение молодого человека по отношение к нему: mihi totus deditus (14.11.3). Однако через день после этого Цицерон уже менее оптимистично настроен в отношении Октавиана (14.12.2):

nobiscum hic perhonorifice et peramice Octavius quem quidem sui Caesarem salutabant, Philippus non, itaque ne nos quidem; quem nego posse bonum civem. ita multi circumstant, qui quidem nostris mortem minitantur, negant haec ferri posse. quid censes cum Roman puer venerit, ubi nostril liberators tuti esse non possunt?

Если Цицерон знал о стычке с Критонием, можно ожидать, что он упомянул бы о ней в этих письмах. Хотя если бы переписка Цицерона была нашим единственным источником о с. 179 действиях Октавиана в этот период, то мы не знали бы ничего о его приезде (приездах) в Рим в апреле или мае. А это было событие, которое более поздние источники приукрасили радужным кольцом вокруг солнца, отмечавшим приезд наследника в город. Цицерон ничего не сообщает о принятии наследства Октавианом перед претором Гаем Антонием (Appian 3.14/49), которое состоялось в апреле или мае. В своих майских письмах Цицерон никак не упоминает о конфликте с Критонием, если игры в честь Цереры действительно были отложены до мая, и, что еще важнее, в своей переписке он ничего не говорит о последующем конфликте с Антонием по поводу демонстрации атрибутов Цезаря на играх в честь Победы Цезаря в июле. Словом, молчание Цицерона о действиях и местонахождении Октавиана в этот период не дает никаких оснований для установления времени появления Октавиана в Риме после убийства Цезаря. В месяцы после убийства Цезаря Цицерон обращал внимание на действия Октавиана только эпизодически, либо когда он опасался, что действия молодого наследника могут повлиять на его собственные планы восстановления res publica, либо когда Октавиан льстил его самолюбию. Период сразу после смерти Цезаря был caecum tempus (Fam. 12.25.3), и только намного позднее, спустя долгое время после смерти Цицерона стала ясна огромная важность каждого действия Октавиана в эти недели. В тот момент, с точки зрения старших консуляров и таких наблюдателей, как Цицерон и Аттик, Октавиан был примерно на одном уровне со Лже-Марием, потенциальной помехой или пешкой.

В источниках нет сведений, исключающих возможность прибытия Октавиана в Рим в первой половине апреля. Вестник, доставивший Октавиану новости и письмо от Атии, заявил, что не терял времени в пути, чтобы Октавиан как можно скорее узнал об убийстве Цезаря и мог обдумать, что ему делать: ἔφη τε ὡς παραχρῆμα Καίσαρος ἀναιρεθέντος πεμφθείη καὶ οὐδαμῇ διατρίψειεν, ὡς θᾶττον ἔχοι μαθὼν τὰ γενόμενε βουλεύσασθαι περὶ αὐτῶν (Nic. Dam. F 130.39). В первом письме Атии ничего не говорилось о завещании Цезаря и не содержалось никаких подробностей убийства, так что оно должно было быть написано, а вестник — отправлен немедленно, возможно, в сами иды. Резонно предположить, что он прибыл в Аполлонию к 25 марта. Николай Дамасский указывает, что Октавиан потратил очень мало времени на сборы и выезд из Аполлонии из-за срочности письма матери и рекомендаций вестника; вероятно, он отбыл в Италию не позднее 27 марта и прибыл в Лупии около 29 марта (F 130.40—7). Николай Дамасский пишет, что в Лупиях Октавиан услышал от очевидцев, прибывших из Рима, новости о своем усыновлении и о событиях в Риме в течение трех дней после убийства Цезаря (F 130.48—50). Тот факт, что очевидцы не могли рассказать ему о событиях, происходивших после 21 или 22 марта, позволяет предположить, что примерно в это время они уехали из Рима, чтобы встретить Октавиана в Лупиях. Там Октавиан ожидал писем от с. 180 матери и друзей в Риме (F 130.51: παυσάμενος δέ ποτε ἀνέμενεν ἕτερα γράμματα παρὰ τῆς μητρὸς καὶ τῶν ἐν ῾Ρώμη φίλων). Аппиан (3.10/35) также сообщает, что Октавиан какое-то время ждал в Лупиях (ἐνταῦθα οὖν ἐνηυλίσατο διατρίβων) поскольку не был уверен, что ему безопасно приближаться к Брундизию. Все источники согласны в том, что когда он достиг Брундизия, случились три вещи: народ и солдаты оказали Октавиану теплый прием; он объявил, что примет имя и наследство Цезаря и получил значительную сумму денег, часть которой составляли государственные деньги, изъятые под сомнительным предлогом. Николай Дамасский пишет, что в Брундизии Октавиан встретился со старшими советчиками, которые отговаривали его от поездки через Кампанию с целью привлечения на свою сторону ветеранов Цезаря и убеждали его отправиться прямо в Рим (διὸ τῶν φίλων τοῖς πρεσβυτάτοις τε καὶ ἐμπειρία προύχουσι μάλιστα ἐπείθετο, ἀπό τε Βρεντεσίου ὥρμησεν ἐπὶ ῾Ρώμης, F 130.57). Источники ничего не сообщают о том, сколько времени Октавиан провел в Лупиях или Брундизии. Впрочем, если бы он уехал 4 или 5 апреля, то должен был иметь почти неделю, чтобы оценить полученные там информацию и советы, и все равно приехал бы в Рим около 11 апреля, — и Цицерон указывает, что в это время он уже приехал или его приезд ожидался.

Такой календарь, основанный только на рациональных оценках с учетом свидетельств доступных источников, не доказывает, что Октавиан был в Риме в апреле. Он только показывает, что Октавиан мог там быть, и позволяет считать (как указывают все источники), что Октавиан поспешил в Рим так быстро, как только позволили обстоятельства. Календарь, составленный А. Альфёльди, основанный на гипотезе, что Октавиан не входил в Рим до мая, демонстрирует ненадежный характер этой гипотезы. Альфёльди считает, что слова Цицерона об 11 апреля относились к adventus Октавиана в Италию, но он не объясняет, почему Октавиан ждал две недели или больше в Аполлонии, хотя все источники указывают, что ему было рекомендовано уехать и он действительно уехал со всей возможной поспешностью. Далее, снова вопреки свидетельству всех источников о том, что Октавиану было рекомендовано ехать прямо в Рим и он действительно поехал прямо в Рим, в календаре Альфёльди он тратит шесть дней поездка из Брундизия в Путеолы и остается там еще на две недели, прежде чем, наконец, прибыть в Рим 9 мая, более чем через семь недель после убийства. Альфёльди понимал всю странность своего календаря и объяснял ее тем, что неторопливый маршрут Октавиана был указан ему главным помощником Цезаря Корнелием Бальбом, который, по предположению Альфёльди, находился в постоянном контакте с Октавианом в этот период.

Приезд Октавиана в Рим проливает свет на два важных события: отъезд Брута из города и казнь «Лже-Мария» Антонием; с. 181 в переписке Цицерона они датируются 12—14 апреля, но причины или поводы для них неясны.

В письме из Формий от 15 апреля, Цицерон пишет: Brutum nostrum audio visum sub Lanuvio (Att. 14.7.1). Общепризнанно, что Брут должен был покинуть город до 13 апреля, поскольку к пятнадцатому Цицерон получил вести о том, что его видели в Ланувии, а по некоторым подсчетам Брут мог уехать из города уже 9 апреля. Если Октавиан заявил о принятии наследства сразу после прибытия в Рим, то причина отъезда Брута становится очевидной. Брут был городским претором, и Октавиан должен был явиться к этому магистрату, чтобы принять наследство. Антоний принял меры для удаления Брута из Рима и назначил своего брата, претора Гая, городским претором на место Брута, чтобы избежать неприятного столкновения между наследником и убийцей. Из представленного Аппианом описания ситуации с Критонием ясно, что Антоний хотел избежать ссоры с Октавианом. Кроме того, удалив Брута и Кассия, Антоний продемонстрировал преданность делу Цезаря вопреки обвинениям в том, что он пошел на компромисс с убийцами (ср. Nic. Dam. F 130.50, 106, 110 и 115).

Беспорядки в Риме, устроенные Амацием — «Лже-Марием» — происходили 11 апреля (Cic. Att. 14.6.1) и, возможно, к этому времени продолжались уже несколько дней. К 15 апреля Цицерон в Синуэссе узнает о его казни (de Mario probe, etsi doleo L. Crassi nepotem, Att. 14.8.1) и, согласно общему мнению, это событие произошло 13 апреля или, возможно, ранее.

Сенат был доволен, хотя и изумлен действиями Антония против Амация (App.3.3/6), но реакция на улицах была бурной, и Антонию пришлось использовать солдат, чтобы навести порядок (3.3/7—9). Таким образом, не похоже, что это сенат заставил Антония действовать против Амация, и этот поступок не был продиктован стремлением консула приобрести популярность. Но устранение Амация лишило Октавиана потенциального сильного союзника в борьбе за любовь городского плебса, даже несмотря на то, что, устраняя «Лже-Мария», Антоний сам навлекал на себя народный гнев. Ранее Амаций уже пытался расположить к себе Октавиана, когда Цезарь был жив (Nic. Dam. F 130.32—33), и почти наверняка предложил бы свои услуги по привлечению уличного плебса на сторону недавно провозглашенного наследника. Интересно отметить, что в речи, изложенной у Аппиана (3.16/57—58), Октавиан говорит, что ему следует быть благодарным Антонию за убийство с. 182 Амация и лишение Брута и Кассия их провинций. Возможно, что в тот момент Антоний изображал свои действия против убийц и Амация как жесты солидарности с наследником.

Если Октавиан был в Риме 11 апреля, он мог оставаться в городе четыре или, самое большее, пять дней, поскольку восемнадцатого числа он был уже в Путеолах (Cic. Att. 14.10.3). Первым действием Октавиана должно было стать объявление о принятии наследства перед городским претором Гаем Антонием (App. 3.14/49). Игры в честь Цереры происходили 12—19 апреля, но игры в цирке устраивались только в последний день праздника, и именно в этот день должны были демонстрироваться атрибуты Цезаря. Таким образом, в какой-то момент между одиннадцатым и пятнадцатым числами Октавиан проиграл спор о показе атрибутов Цезаря на играх эдилов. И наконец, существовал еще один вопрос, который должен был возникнуть в первый приезд Октавиана в Рим, и именно он создает основу для понимания того, что происходило в течение апреля и мая 44 г.

Заявление Октавиана перед городским претором было юридической процедурой, которая устанавливала наследование имущества Цезаря (bonorum possessio). Но его усыновление и принятие имени Цезаря требовали юридической процедуры abrogatio и санкции lex curiata. Так как Октавиан был сиротой и sui iuris (неподвластным patria potestas (отеческой власти) другого лица), его усыновление должно было утверждаться через rogatio populi, внесенную великим понтификом в куриатные комиции. С политической точки зрения, наследование Октавианом трех четвертей состояния Цезаря, хотя и важное в плане личного благосостояния, значило гораздо меньше, чем его усыновление и признание в качестве сына Цезаря. В завещании Цезаря усыновление Октавиана и наследование им имущества Цезаря были отдельными вопросами, и от его усыновления зависело очень многое. И мать, и отчим отговаривали Октавиана от принятия имени Цезаря, а не от наследования имущества Цезаря. Хотя в конце концов Октавиан переубедил Атию и она первая назвала его Цезарем, но его отчим оставался непреклонен и отказался использовать это имя. Притязания Октавиана на лояльность и поддержку ветеранов Цезаря зависели от его усыновления: солдаты утверждали, что они являются его наследством как сына Цезаря (κληρονομία οἱ πάντες εἶεν αὐτοῦ), а когда Октавиан в первый раз пытался привлечь армию на свою сторону, солдаты приветствовали его как сына своего благодетеля (ἐδέξαντο αὐτὸν ὡς εὐεργέτου παῖδα).

Действия Антония в эти первые месяцы были обусловлены разграничением между наследством Октавианом и его усыновлением. Нет никаких свидетельств того, что консул попытался как-то помешать Октавиану принять наследство, то есть, сделать заявление перед городским претором, братом консула. Также по всей видимости, он не препятствовал, когда другой его брат Луций, трибун, предоставил Октавиану слово на contio в мае. Когда Октавиан впервые прибыл в город, Антоний, возможно, полагал, что в качестве частного лица он претендует на имущество, но не на имя Цезаря (ср. Dio 45.5.2: πρῶτον μὲν γάρ, ὡς καὶ ἐπὶ μόνῃ τῇ τοῦ κλήρου διαδοχῇ, καὶ ἰδιωτικῶς καὶ μετ᾿ с. 183 ὀλίγων, ἄνευ ὄγκου τινός ἐς τὴν πόλιν ἐσῆλθεν). В первые дни сразу после смерти Цезаря, Антоний, видимо, позиционировал себя как наследника Цезаря, заявляя, что Октавиан отказался от усыновления и наследства. Впрочем, когда стало ясно, что Октавиан как приемный сын Цезаря намерен претендовать на его имя, Антоний последовательно препятствовал принятию куриатного закона, необходимого для утверждения усыновления (Dio 45.5.3—4 и Florus 2.15.2—3). Демонстрация Октавианом курульного кресла и короны Цезаря на играх, общественное признание Октавиана сыном Цезаря были бы политическим эквивалентом куриатного закона. Таким образом, у Антония не было иного выхода, кроме как препятствовать и этому тоже. Когда Октавиан попытался выставить атрибуты Цезаря на играх в честь Победы Цезаря в июле, Антоний вновь остановил его (Nic. Dam. F 130.108 и App. 3.28/107). В конечном счете Октавиану не удавалось добиться принятия куриатного закона, узаконивающего усыновление до тех пор, пока сам он не вошел в Рим с войском в 43 г. и не обеспечил себе избрание в консулы (App. 3.94/389—391).

Если судить о личности Октавиана в эти месяцы по его действиям, то складывается несколько иная картина. Античные источники утверждают, что, находясь в Брундизии Октавиан изъял общественные деньги сразу после того, как решил принять наследство Цезаря. Этому поспешному шагу уделялось меньше внимания, чем он заслуживает. Николай Дамасский (F 130.55) сообщает, что Октавиан сразу послал за деньгами, собранными Цезарем для парфянской кампании, и ежегодной податью из Азии, но удовольствовался тем, что принадлежало ему по праву наследства (ἀρκούμενος Καῖσαρ τοῖς πατρῴοισ), а остальное вернул в казну Рима. Аппиан (3.11/39) говорит о менее явном присвоении. Он сообщает только о том, что в Брундизии к Октавиану присоединились солдаты, которые то ли перевозили деньги в Македонию, то ли везли через Брундизий ежегодную подать из других провинций. Не похоже, чтобы описание Николая Дамасского было абсолютно верным, поскольку потребовались бы недели или месяцы, чтобы послать за податью и собрать ее с Азии. Более вероятно, что, как сообщает Аппиан, Октавиан смог собрать значительную сумму денежных средств из тех, что оказались в тот момент в Брундизии. Эти детали менее важны для предмета статьи, чем для прояснения личности нового наследника. Изъятие государственных средств у римских солдат и должностных лиц вряд ли совместимо с предполагаемым реализмом Октавиана и его отвращением к поспешным действиям. Это было опрометчивое действие, которое стало рассматриваться как отважный поступок только в свете последующей удачи и успеха Августа (Dio 45.4).

Настойчивые предписания матери и дерзкие притязания Антония на наследство Цезаря требовали присутствия Октавиана в Риме как можно скорее. Приехав в апреле, он сразу начал юридическую процедуру принятия наследства Цезаря, но оказался не готов к тому, что консул станет чинить ему препятствия в принятии имени Цезаря путем юридического и народного утверждения усыновления. Неопытный юноша неверно оценил ситуацию в Риме, получил публичный выговор от консула и вынужден был удалиться в Путеолы. Там он пересмотрел свою стратегию и посоветовался с отчимом, который категорически возражал против принятия им наследства (Nic. Dam. F 130.54 и Suet. Aug. 8.2) и Цицероном, который понял, какую возможность обстоятельства предоставили защитникам республики.

с. 184 Примечательно, что историографическая традиция, представленная у Николая Дамасского, Веллея, Светония, Аппиана и Диона Кассия, ничего не знает о пребывании Октавиана в Путеолах в течение второй половины апреля и начала мая. Эта информация содержится только в переписке Цицерона. Несложно понять причину ее отсутствия у историков. Любой историк, писавший о первых днях государственной карьеры Октавиана, в важнейших фактах должен был зависеть от автобиографии Августа, опубликованной в конце двадцатых годов до н. э. Переписка Цицерона показывает, что никто из современников в то время не понимал важности юного наследника. Поспешный отъезд в Кампанию плохо соответствовал образу храброго, но неопытного наследника, представленному в автобиографии, а Николай Дамасский, во всяком случае, следует именно этому направлению. Согласно Николаю Дамасскому, совет Филиппа, отчима Октавиана, отказаться от имени Цезаря и вести тихую, замкнутую жизнь был определенно отвергнут (F 130.53). И все же, именно к Филиппу, в Путеолы, Октавиан вернулся в апреле, когда Антоний заблокировал его попытку утвердить усыновление. Спустя всего лишь месяц после убийства Цезаря Октавиан находился на вилле Цицерона, стараясь расположить к себе признанного лидера республики, который восторгался выдающимся деянием Освободителей. Это была еще одна встреча, не соответствующая портрету, изображенному в автобиографии принцепса. В ней, если судить по свидетельству Николая Дамасского, Цицерон является лидером «средней партии» между Октавианом и Антонием. Цицерон заботился о республике не больше, чем Антоний, а его выпады против Антония не означали лояльности к наследнику Цезаря. Консультации Октавиана в Кампании противоречили бы автобиографическому портрету, и, соответственно, апрельский отъезд Октавиана в Путеолы оказался удачно потерян для историографической традиции.

В этом заключена ирония. Очевидно, что Август изобразил себя в эти первые дни как невинного юношу, окруженного сильными врагами. Его единственными средствами борьбы были его собственный характер и убежденность, что только он имеет моральное и юридическое право на archai от Цезаря (Nic. Dam. F 130.113—114). Общепринятая современная характеристика Октавиана, так наглядно показанная Саймом, представляет его как аморальную личность, чьи действия с самого начала были продиктованы честолюбием и направлялись холодным и трезвым расчетом самосохранения. Все исторические свидетельства, взятые вместе, предлагают нечто иное: порывистого юношу, верившего в смелость и поспешные решения, по крайней мере, в эти первые дни, и потому встретившего трудности и поражение. Поистине, imperfectus dux, побуждаемый festinatio et temeritas. Очевидно, какой выбор сделал бы автор автобиографии между последней характеристикой и характеристикой Сайма.