В течение долгого времени нормальное количество сенаторов составляло 300 человек. В I в. до Р. X. оно было повышено до 600. Но в действительности сенаторов было иногда меньше, иногда больше положенного числа; в эпоху Цезаря сенаторов было 900; во время второго триумвирата — 1000; затем Август уменьшил их количество до шестисот. К тому же сенаторы далеко не всегда присутствовали на заседаниях.

   Сенат созывался магистратом, который председательствовал на нем. Первоначально довольствовались тем, что глашатай объявлял о предстоящем заседании на форуме: там всегда можно было найти довольно много сенаторов. Позднее стали публ и ковать эдикты, т. е. особое объявление, афишу. В экстренных случаях посылали за сенаторами на дом.

   По правилам заседание не могло проходить ни до восхода, ни после захода солнца. Обычно они начинались на рассвете и продолжались до сумерек; но случалось, что заседание затягивалось и дольше для того, чтобы исчерпать «порядок дня». Обычным местом собрания была Курия Гостилия на форуме; а после того, как это здание было уничтожено пожаром в 52 г. до Р. X., Курия Юлия, построенная Цезарем и Августом на том же самом месте (теперь церковь Сант Адриано). Иногда собирались в храме Кастора и Поллукса, в храме Согласия, на форуме, реже в храме Чести и Доблести, Юпитера Статора, в храме Земли. При Августе чаще всего сенат собирался в храме Марса Мстителя или в библиотеке императорского дворца. Определенные обстоятельства требовали, чтобы заседания проходили вне городской черты; тогда сенат собирался на Марсовом поле в храмах Аполлона или Беллоны, позднее в Курии Помпея, которая представляла собой одну из пристроек к театру; именно здесь был убит Цезарь. После этого ее заменила библиотека, составлявшая часть портика Октавии.

   Посреди зала, напротив входной двери, помещались курульные кресла обоих консулов, одно возле другого, или кресло претора, если председательствовал он, или же, наконец, скамья для трибунов, если обязанность председательствовать выпадала на их долю. Широкий проход делил зал на две части; сенаторы размещались по скамьям без всякого порядка; даже магистраты смешивались в толпе других членов сената; лишь во времена Империи они стали сидеть на особых местах.

   Перед открытием заседания председатель совершал жертвоприношение и, исследуя внутренности жертвенного животного, убеждался в том, что боги благоприятствуют делу; с этой целью он мог также обратиться к авгурам.

   Когда он входил в зал, все сенаторы, вставая, приветствовали его. Особой трибуны для ораторов не было: каждый говорил со своего места и даже мог, если хотел, читать свою речь. По правилу все, кроме оратора, должны были молчать; но, как и все политические собрания, и заседания сената бывали нередко очень шумными. Наблюдение за порядком было возложено на председателя. По отношению к нарушающим порядок сенаторам он был наделен дисциплинарной властью, которая давала ему право даже подвергать тюремному заключению; впрочем, это право могло быть ограничено вмешательством народного трибуна. Если председатель делал, например, распоряжение об аресте кого-нибудь из сенаторов и призывал ликтора, чтобы схватить ослушника, то трибун мог этому воспротивиться. Свобода слова была полная. Председатель не имел права перебить оратора, призвать его к порядку, или напомнить, что он уклоняется от вопроса, или лишить его слова, даже если оратор злоупотреблял им, даже если он пользовался им, как мы бы теперь сказали, для «обструкции». Сенатор не имел ни права интерпелляции, ни права инициативы, но зато он имел возможность затрагивать любой вопрос, какой ему вздумается, и требовать от председателя, чтобы тот поставил этот вопрос на обсуждение собрания. Впрочем, обычай требовал, чтобы речи ораторов были по возможности краткими, ясными и относились прямо к делу.

   Во время заседания двери зала бывали открыты, но публика в нее не допускалась. Люди, стоящие за дверьми, могли разве только издали видеть нескольких сенаторов и улавливать отрывки речей, шум рукоплесканий или недовольного ропота. Иногда решали проводить заседание при закрытых дверях, причем каждому сенатору предписывалось соблюдать тайну.

   В прежние времена председатель делал сенату сообщения, которые считал имеющими общественный интерес: он читал письма командующих войском и правителей провинций; он давал слово магистратам, только что вернувшимся из провинций, а также сенаторам, которые хотели сделать какие-нибудь указания и разъяснения гражданам и иностранным послам, получившим аудиенцию. В последний век Республики случалось даже, что председатель высказывал свое мнение по тому или другому текущему вопросу, не связывая этого ни с каким формальным предложением, или же делал запрос какому-нибудь сенатору относительно его мнений и замыслов, как спрашивал, например, Цицерон Катилину; дебаты в подобном случае могли возникнуть только с разрешения председателя.

   Только председатель имел право предложить сенату обсуждать какой-нибудь определенный вопрос и голосовать по нему. В этих случаях предложение, с которым он входил в сенат, называлось реляцией. Сенат не имел права вносить в «порядок дня» какую-нибудь реляцию: если он постановлял, что на таком-то заседании будут обсуждаться такие-то дела, то это было с его стороны лишь простое пожелание, на которое председатель мог не обращать никакого внимания.

   Реляция могла касаться как общего положения государства, так и какого-нибудь специального вопроса. Она начиналась всегда следующей формулой: «В интересах римского народа квиритов, отцы-сенаторы, мы предлагаем на ваше обсуждение следующее». Далее следовало изложение самого предмета реляции, которая заканчивалась такими словами: «Что следовало бы сделать по этому поводу?» Реляция ограничивается лишь изложением предмета, не заключая в себе никаких решений. Впрочем, председатель мог присоединить к этому речь и в ней выразить свое личное мнение, мотивировать его и убеждать сенат принять его; он мог также поручить кому-нибудь другому составление доклада; так обычно бывало, в особенности в делах, касающихся религии. Если какое-нибудь иностранное государство или провинция посылали депутацию в Рим, то, согласно обычаю, председатель вводил ее в сенат и предоставлял ей слово; при этом каждый сенатор мог обращаться к ней с вопросами.

   Почти всегда после доклада председателя проходили прения; но порядок этих прений отличался от современного. В Риме сенатор не просил слова и не записывался заранее, чтобы говорить по данному поводу в том или ином смысле; наконец, раз высказавшись, он уже не имел права спорить с теми, кто ему возражал. Сенаторы говорят по приглашению председателя, который обращается к ним поименно, например: «Марк Туллий, говори», в том порядке, в каком они внесены в список; каждый сенатор занимал в списке определенное место, соответствующее высшей должности, какую он раньше занимал, причем бывшие консулы стояли выше бывших квесторов, а те выше бывших эдилов, последние выше бывших трибунов, а трибуны, в свою очередь, предшествовали бывшим преторам; педариип, т. е. сенаторы, не бывшие раньше магистратами, не вызывались поименно. До 208 г. старший из патрициев, побывавших раньше в должности цензора, считался принцепс сенатусп и поэтому имел право говорить первым; с 208 же года требование старшинства в данном случае было упразднено; после Суллы совсем уже не было принцепс сенатус: во главе списка просто помещали самого старшего из присутствующих, не предоставляя ему никакой прерогативы; обычно консулы по взаимному соглашению назначали консуляра, которому будет принадлежать первое слово в течение всего года. На всех ступенях этой иерархической лестницы магистраты, выбранные на должность, имеют преимущество перед теми, кто исполнял эту должность раньше: так, консул подавал голос раньше консуляра.

   Спросить мнение сенатора называлось поставить вопрос на голосование, выразить его — подавать голос, проголосовать. Первый спрошенный составлял письменное предложение; те, кто говорил после него, или присоединялись к этому предложению, или составляли новую формулу. Если они вполне соглашались, то оставались сидеть; наоборот, они вставали, если считали нужным подробнее изложить свое мнение, согласное или несогласное с мнением предшествующего оратора. Председатель вовсе не был обязан переспрашивать по порядку всех сенаторов. Если ему казалось, что вопрос исчерпан, дело освещено со всех сторон и одно из высказанных мнений разделяется значительным большинством, то он мог прекратить прения. Бывали даже случаи, когда он приступал к голосованию совсем без прений; но тогда каждый из присутствующих имел право обратиться со словами: «Консул, спроси», и председатель был обязан, по крайней мере, нравственно, исполнить это требование.

   После того как все изложили свое мнение, начиналось голосование. Председатель мог сразу же по своему желанию убрать некоторые из сделанных предложений и установить очередь для других; но, если вопрос был более или менее сложен, сенаторы могли требовать его расчленения и отдельного голосования по каждому пункту. Голосование проходило не поднятием рук, как у нас, и не по запискам, а при помощи дисцессии. Председатель предлагал сенаторам, которые были за какое-нибудь мнение, сесть на правые скамьи, а остальным — на левые; он устанавливал, на какой стороне было большинство, иногда производя для этого подсчет голосов, и затем объявлял о результатах голосования; если голоса делились поровну, то предложение, конечно, отвергалось. Для законности решений.установлен был определенный минимум; но так как постоянно очень многие из сенаторов отсутствовали, то на нарушение этого правила смотрели сквозь пальцы. Минимум необходимого числа членов колебался в зависимости от вопроса, подлежащего обсуждению. В некоторых текстах говорится о трети, половине и двух третях. Цезарь, по-видимому, установил этот «кворум», как принято выражаться, в 400 человек (из 900). В Ш в. Империи он понизился до 70.

   Когда у председателя не оставалось уже больше вопросов, по поводу которых он хотел обратиться к сенату, магистраты, имеющие на то право, могли войти в сенат с каким-нибудь предложением и таким образом возобновить прение. В этом случае они уже и руководили прениями, и производили голосование. Когда все дела были окончены, председатель закрывал собрание словами: «Отцы-сенаторы, мы вас более не удерживаем».

   Моммзен "Римское публичное право"

   Виллемс "Римский сенат во времена Республики"